Быть в шкуре человека: жить и избегать жизни в перверсном мире. фильм Джонатана Глейзера «Побудь в моей шкуре» (2013) как иллюстрация к психоаналитическому пониманию психосексуального развития и перверсии. К. Корбут.

Июнь 13, 2017

  «…не бескорыстная любовь к науке и уж, конечно, не мудрость заставляют нас тратить столь непомерную долю изобретательности и государственного бюджета на поиски ускоренных способов производить те или иные действия  – словно конечная цель человечества не наивысшая гуманность, а молниеносная скорость».

                                                                          Д.Фаулз «Женщина французского лейтенанта»

                                                                            «И все уродливые, дьявольские порождения мужского ума  вековечный  глупый страх перед армией женщин, вступивших в тайный сговор с целью высосать из них все соки, погубить их мужское естество, использовать их идеализм в корыстных целях, перетопить их в воск и вылепить из них нечто несусветное в угоду своим злокозненным фантазиям – все это … повергло Чарльза в поистине апокалипсический ужас».

                                                                          Д.Фаулз «Женщина французского лейтенанта»

                                                                       «…жизнь все же не символ, не одна-единственная загадка и не одна-единственная попытка ее разгадать, что она не должна воплощаться в одном конкретном человеческом лице, что нельзя, один раз неудачно метнув кости, выбывать из игры; что жить нужно – из последних сил, с опустошенною душой и без надежды уцелеть в железном сердце города – претерпевать. И снова выходить  – в слепой, соленый, темный океан.»

                                                                          Д.Фаулз «Женщина французского лейтенанта»

На протяжении 10 лет я  вела психотерапию с пациентом, имеющим педофилические фантазии, которые были центром его сексуальной жизни, которыми он дорожил как точкой наивысшего наслаждения, но которые и пугали его. От реализации фантазий пациент удерживался, но аспект насилия и лжи все же окрашивал все его отношения с людьми.

В психической экономии человека одной из основных функций фантазирования является способность достичь в воображении того, что считается запретным. При перверсии имеет место неспособность свободно создавать иллюзию в пространстве, отграничивающем одного человека от другого, использовать разнообразные иллюзии, чтобы выдерживать фрустрацию.  Исходя из этого, МакДугалл ставит под вопрос существование «извращенных фантазий» и связывает понятие «перверсия» только  с действиями, навязанных другому лицу.  Действительно, в абсолютной степени перверсное мышление представляет собой полную противоположность креативного мышления и не интересуется фантазиями и чувствами. Но в то же самое время внутри области перверсий следует различать множество различных уровней.  Первертный импульс может заявлять о себе с большей или меньшей силой. Поэтому я пользовалась в работе с этим пациентом более широким пониманием перверсии, чем предлагает МакДугалл. Спустя 9 лет психотерапии данные фантазии перестали приносить пациенту возбуждение, он был разочарован своей сексуальной жизнью с одной стороны, но с другой стороны он перестал быть пугающе одиноким и периодически осмеливался чувствовать близость в отношениях. Работа с этим пациентом была для меня настолько не проста, что мне хотелось бы ее еще раз обдумать, написав о ней. Но тема педофилии жестока и трудна для контрпереноса, статья о педофилии так и остается пока у меня в незавершенном виде.

Получилось сформулировать только некоторые мысли о перверсии в целом, а точнее мне хотелось бы поделиться сегодня моими попытками осмыслить общие сущностные черты перверсного центра психики, который, по мнению Шассге-Смержель, скрыт в каждом из нас, и который способен активироваться при определенных обстоятельствах. Шассге-Смержель видит перверсию не только как беспорядки сексуальной природы, которые волнуют только определенную часть людей, но она говорит о перверсии в особом свете, как о величине человеческой натуры в целом, как об искушении разума, присущее всем нам, когда мы раздвигаем границы дозволенного. По ее мнению перверсивное свойство психики связано с желанием убежать от собственного состояния в иллюзорный мир перверсии, где все будет «возможным», где уничтожаются любые различия, где нет разницы полов, нет разницы поколений, нет «отцовского» мира, нет этики и реальности. Другой психоаналитик Б. Джозеф (1997) говорит о вездесущности перверсии, об ее использовании, чтобы уклоняться от мышления, от истинных отношений, которые предполагают отдельность от объекта, а потому и от истинной сексуальности и творчества.

В работе «Очерки по психологии сексуальности» (1905) Фрейд  установил связь между инфантильной сексуальностью, перверсией, нормальной взрослой сексуальностью и невротическим симптом как «негативом перверсии».

На определенном уровне анально-садистский мир путаницы и усреднения составляет имитацию или пародию генитального (полового) мира отца. Фактически можно сказать, что это появляется в истории развития  индивидуальности как предварительный набросок, грубый набросок гинетальности.   И только позднее становится имитацией генитальности.

Т.е. перверсию частично можно рассматривать, как связующее звено между взрослыми эротическими отношениями с питающей инфантильной сексуальностью. 

Для нормальной сексуальной жизни, включение элементов отклоненной сексуальности в предварительную сексуальную игру, является нормой, не являясь обязательными условием для сексуальной близости, они не порождают внутренних конфликтов. Таким образом, существует сложности разграничения «извращенной» и «нормальной» эротических фантазий.

В размытости границы отличия девиантной сексуальной жизни от нормальной мы можем видеть двусмысленность нормальности, о которой пишет Д. МакДугалл в статье «Речь в защиту некоторой анормальности». С одной стороны, в нас есть стремление соблюдать правила, но с другой мы также хотим и от них освободиться. Мы не хотим быть «ненормальными», но и не имеем желания быть «обыкновенными». Установка избегать конформности связана с желанием преступить семейные законы. А желание быть нормальным значит, прежде всего, пытаться завоевать любовь родителей, усвоив их запреты и приняв идеалы, поэтому дети прилагают столько усилий, чтобы чувствовать себя «нормальными». Но нормальность, превращенная в идеал, уже становится симптомом. Нормальность как идеальность, как абсолютный эстетический идеал, как отказ от неправильности, стыда, и, в том числе, от присущей первесности,  уводит нас от человечности.

В работе с первертными пациентами диагностика – это только один из дискутируемых вопросов. Еще одна трудность работы с подобными пациентами лежит в области контрпереноса аналитика. Первертный мир противостоит фундаменту самой идеи психотерапии, как эмпатичной помощи, как идеи третьего и отцовского закона, поэтому легко заметить тенденцию в контрпереносе праведного гневного разделения на добро и зло, на человеческое и нечеловеческое, легко противопоставить себя пациенту, и тем самым избежать собственного противоречивого состояния. Чтобы не попасть в такую ловушку внутреннего судилища и высокомерного противопоставления себя и пациента, очень важно в работе с первертными пациентами найти контакт с собственным перверсным элементом психики. Поэтому, интерпретируя фильм, я буду говорить не столько о разграничении патологии и нормы в перверсии, сколько об общих характеристиках перверсного мира и «архаичной сексуальности». В самом широком смысле, я не оригинальна и предлагаю, по сути, поговорить через ракурс перверсии о понимании, что развитие происходит через боль и горевание.

Когда я была уже погружена в теоретический материал о перверсии, мне встретился фильм британского кинорежиссера Джонатана Глейезера «Побудь в моей шкуре» (“Under the skin” 2013), который является вольной адаптацией  одноименного романа Мишеля Фабера. Для меня эта история, конечно, в первую очередь притча, которая в очередной раз заставляет задуматься над вечными вопросами: «Что такое человек, с его уязвимостью, чувствами, телесностью, половой принадлежностью? Что делает человека человеком?» 

Фильм – это не математическое уравнение, а проекция впечатлений, интуиций и иррациональных откликов режиссера.  Не смотря на все мои старания простроить связность интерпретации фильма Глейзера, то, что удалось, будет отражать только одну из возможных, а неисчерпывающую линию анализа, и скорее ее тоже можно понимать как мой отклик на фильм, выраженный психоаналитическим языком.

Фильм поразил тем, насколько точно он позволил увидеть и прочувствовать природу перверсных состояний, позволил увидеть достаточно целостную многоуровневую иллюстрацию к современному психоаналитическому пониманию психосексуального развития, которое подразумевает интеграцию Женского и дифференциацию полов, интеграцию специфических женских и мужских тревог и конфликтов, сопровождающих кризисы развития, еще раз подтверждая, что иногда психоаналитики приходят туда, где уже был поэт.

По стопам Глейзера мы можем найти в фильме отражение поиска недегуманизированных, любовных, генитальных отношений с объектом, которые показаны не как раз и навсегда достигнутая зрелость, а как колебания между перверсивными, псевдо-зрелыми частями личности и невротическими состояниями. З.Фрейд указывал на тенденцию сексуальных влечений к регрессии, которая подвергает зрелую психосексуальность взрослого скрытой угрозе возврата к инфантильной сексуальности. Мы можем встретить в работах Д. Мельцера формулировки о колебательном характере перверсной организации в случае, когда на первый план выступает Эдипов комплекс в своих генитальных и прегенитальных аспектах. Дж. Стайнер (1993) описывает как норму в любой момент возвращение к действию патологических защитных организаций личности во время кризисов, когда тревога начинает превышать порог переносимости для человека, и активность паталогических организаций сходит на нет по завершении кризиса. При этом важно помнить, что, несмотря на то, что патологические защитные организации служат защитой от деструктивности и дают временное облегчение и могут таким образом служить адаптации, но в то же самое время они сами являются выражением деструктивности и всегда мешают контакту с реальностью. Непсихотическая личность менее склонная к деструктивным нападениям на собственную психику, и поскольку ситуация не столь безнадежна, возможно чередование проективных и интроективных процессов. Несмотря на эти различия между невротическими, психотическими и пограничными состояниями, существует множество общих элементов патологических организаций личности для разных типов пациентов, и именно эти элементы выходят на передний план, когда человек испытывает давление. Данная схожесть позволяет сделать не столько акцент с точки зрения развития патологии, а в большей степени акцентировать внимание при анализе фильма на рассмотрении общечеловеческого психосексуального развития.

Другими словами, можно сказать, что даже при достижении определенного разрешения Эдипального конфликта в периоды кризисов невозможно избавиться от периодического приближения к перверсной части психики, просто сочтя, что это не может быть человеческим, что это является иноземным, инопланетным, чуждым природе человека.

На латинском и английском языках в известном выражении: «Я человек и ничто человеческое мне не чуждо» слово «чуждо» звучит как alienum по-латински, alien по-английски, что также имеет значение инопланетянин. (лат. «Homo sum, humani nihil a me alienum puto» — фраза из комедии «Самоистязатель» римского писателя Теренция, и англ. «I am human: I consider that nothing human is alien to me”) Как нетрудно догадаться, инопланетное черное существо в фильме я трактую как перверсную часть личности в Абсолюте, исходя из того, что дегуманизация рассматривается как центральный элемент перверсии.

Сегодня понятие «перверсия» представляет собой континуум от «перверсии» и простого фетиша в сексуальной сцене для возбуждения до «перверсных отношений», что означает по ходу спектра постепенное увеличение фетишизации отношений целиком и более сложные формы сценарного фетишистского поведения и отношений. Основой для их объединения в континуум являются редуцирование Другого до пешки на шахматной доске перверта (дегуманизация) и «нечестные» отношения с реальностью.

Понятие «перверсия» используется в трех значениях:

1. фиксация на инфантильном уровне психосексуального развития, приводящая к преимущественной реализации догинетальных компонентов сексуального инстинкта.

2. термин также используется, когда речь идет о сексуализации того, что, по сути, не сексуально: ненависти, мести, желания господствовать над другими или избегать близости, при этом речь уже идет и о поведении, и о фантазиях.

3. Кроме того, термин «перверсия» распространяют на специфический тип отношений, отчетливо не реципрокных по своей природе, в которых потребности одного участника одностороннее навязываются другому – перверсные отношения. «Тактика власти перверсии включает попытки «заставить другого оказаться в невыгодном положении, лишив его присутствия духа, необходимого для участия в качестве равного партнера в совместном создании разворачивающегося события» (Р.Тач, 2008). Тач подчеркивает, что власть и контроль над объектом при перверсном подходе к отношениям являются самоцелью ради триумфа над другим человеком.

Отличает простой фетиш от перверсных отношений природа того, против чего работают защиты, а также то, в какой мере чувство реальности подрывается тенденцией не признавать какие-то ее аспекты, и то, до какой степени все объектные отношения пропитаны враждебностью – желанием причинять вред объекту и контролировать его, дегуманизируя и превращая объект в игрушку. Если при простом фетише цель дегуманизации объекта – защититься от кастрационной тревоги, то по мере продвижения по континууму дегуманизация объекта превращается в основную цель, чтобы защититься от тревоги примитивных уровней, а далее дегуманизация становится самоцелью.

МакДугалл, понимающая под перверсией только действия, навязывающие другому свои желания, отмечает, что независимо от вида перверсии сюжет примерно один и тот же, а именно, генитальные отношения между родителями отрицаются, кастрация не причиняет вреда, а является условием для эротического удовольствия, тревога же эротизируется и становится новой предпосылкой сексуального возбуждения. Ребенок, который раньше был бессильным наблюдателем, теперь сам становится распорядителем возбуждения, своего или чужого. Но платит за это высокую цену – перверт оказывается втянут в борьбу с реальностью, которая характеризуется разрывом в понимании человеческой сексуальности у перверта и окружающих его людей. В случае перверсивного развития Эдипальный конфликт выступает не как точка для более зрелой реорганизации личности, а как дезорганизующий фактор.   Перверт предпочитает исказить первичную сцену родителей, и ничего не знать об их сексе, тем самым разрушая К-связи (Бион).

Итак, перверсия  может служить защитой от невротической тревоги (как попытка обойти запреты и кастрационную тревогу фаллическо-эдипальной фазы) и от психотической тревоги (как попытка справится с тревогой, возникающей на более ранней фазе, когда отделение от матери возбуждает ужас перед телесной дезинтеграцией, распада на куски, ощущением внутренней смерти, уничтожением разрушенными внутренними объектами).

Кернберг считает отношения между агрессией и эротикой базовым фактором для всего спектра перверсной психопатологии, от невроза до психоза. Для невротических пациентов перверсия является защитой от неразрешенного Эдипова комплекса и кастрационной тревоги. На экстремальной точке континуума он ставит людей со злокачественным нарциссизмом.

Мельцер показывает важную связь трех концепций – проективной идентификации, анальной мастурбации и псевдо-зрелости (аналогия с «фальшивой самостью» Винникотта (1965) и с типом «как если бы личность» Дойч (1942)). В статье «Связь анальной мастурбации с проективной идентификацией» (1966) Мельцер не выделяет перверсию отдельно, но показывает фальшивый характер приспособленности в жизни взрослого и перверсивные тенденции, даже если они не приводят к очевидно отклоняющимся сексуальным практикам. Эта структура обходит стороной Эдипов комплекс и как будто внешне обеспечивает ребенка всем необходимым для школьной и общественной жизни, и может переходить вместе с ним в зрелый возраст, оставаясь относительно незатронутой даже потрясениями подросткового периода. Ощущение обманной взрослости, сексуальная импотенция или псевдо-потенция (когда возбуждение вызывают только тайные перверсивные фантазии), внутреннее одиночество и базовая спутанность добра и зла формируют жизнь, отмеченную напряжением и нехваткой удовлетворения, поддерживаемую — точнее, компенсируемую — одним лишь самодовольством и снобизмом, неизменными спутниками массивной проективной идентификации.

Мельцер описал перверсное использование проективной идентификации как вторжение в другую личность, как интрузивную идентификацию, степень криминальности которой варьируется в диапазоне от хитрости и соблазнения, которое злоупотребляет приглашением к коммуникации с целями вторжения, до насилия-жестокости. У невротических пациентов можно заметить только мимолетные элементы интрузивной идентификации, в отличие от пограничных и психотических состояний.

Когда такая организация охватывает личность не столь властно и обширно, целостность внутренних объектов при этом не нарушена, но они контролируются с позиций всемогущества и разделены на менее частично-объектном уровне отношений, а главные затруднения смещены от сепарационных тревог к ранее обойденным стороной эдипальным конфликтам.

Мельцер говорит о необходимости в таких случаях распространять исследование инфантильной проективной идентификации и на такие области наибольшей гордости, успеха и видимого удовлетворения, как работа, «творческая» деятельность, отношения с детьми, сестрами и братьями и постоянная деятельная забота о пожилых родителях. «Следует изучать значимость одежды для женщин, автомобилей для мужчин и «денег в банке» для всех, поскольку Вы обязательно выявите, что все это нагружено иррациональной значимостью. Фальсификация зрелости в мышлении, установках, общении и действиях столь искусна, что иногда одни лишь сны дают возможность выискать инфантильные вкрапления в структуре взрослой жизни» (Мельцер).

Мельцер связывает эти состояния со псевдо-взрослостью, и выделяет три области проявлений инфантильной проективной идентификации (жизни в Claustrum) – жители головы/груди, генитального пространства и прямой кишки. При этом существует опасность крутого спуска к потенциальной возможности более серьезного психического расстройства, из головы в прямую кишку. Так сладострастие может вести к эротизму и далее к садо-мазохизму, где выживание отдано на милость злокачественного плохого, холодного объекта, который выходит за пределы эгоцентричности параноидно-шизоидной позиции, провозглашая, что любое ограничение желаний из уважения к мнениям, чувствам или благополучию другого есть рабство.

Есть те, кто совокупляется по желанию, и те, кто совокупляется по умыслу, последние-перверты (М.Кан). Умысел по определению подразумевает применение воли и власти для достижения цели, в то время как желание для своего удовлетворения требует взаимности и реципрокности. Чувственный опыт и осознание телесных потребностей, для удовлетворения которых нужно подлинное участие признанного «другого»,- это последнее, чего хочет фетишист, и многие считают, что маниакальное избегание именно этой ситуации является движущей силой перверсного драйва. Фетишизация может сравниваться с действием маниакальных защит в той мере, в какой они сглаживают разрыв между «тем, кто нуждается», и «тем, в ком нуждаются». В случае мании субъект старается избежать конфликтов, связанных с зависимостью, объявляя себя ни в чем не нуждающимся, обходя тем самым депрессивную позицию. Дегуманизация же «того, в ком нуждаются», приводит к тому, что объект уже не кажется обладающим чем-то, чего другие могут захотеть или в чем они могут нуждаться.

Дегуманизированные отношения с объектом характеризуются потерей прямого восприятия реальности существования другого. Главное место отводится интересующей перверта фетишизируемой «части» другого человека. Для перверта взаимодействие с другим живым существом несет в себе угрозу быть поглощенным им и перестать существовать, справляться с ней помогает дегуманизация. Она защищает от уязвимости в любви, от человеческой непредсказуемости и от ощущения себя беспомощными и податливыми в сравнении с другими людьми (Cooper, 1991).

Существует дискуссия о том, является ли сексуализация способом преобразовать агрессию  в садизм и этим защитить связь с объектом от разрушения. Т.е. вместо разрушения объекта и его власти  появляется желание причинять боль и контролировать, (Glasser, 1986).  Или перверта не беспокоит, может ли быть разрушен объект, и важна фантазия об овладевании объектом как пленником неспособным оказать сопротивление, и тогда важен не аспект тревоги аннигиляции, а важен триумф от того, что ты все контролируешь сам.  Этот триумф превращает детскую травму во взрослый триумф, выраженный в нанесении ущерба объекту, оскверняя его в акте мести.

С точки зрения классической теории неврозов, сексуальные перверсии встречаются преимущественно у мужчин, так как отрицание и фетишизация являются продуктом кастрационной тревоги, которая является характеристикой мужского пути развития. Однако, исходя из тенденции к расширению понятия перверсии, сама по себе кастрационная тревога перестает быть основной силой, формирующей перверсию, а является лишь одной из множества конфликтов и проблем, появляющихся из необходимости смириться с некоторыми неприемлемыми аспектами реальности и их последствиями. Этот расширенный взгляд на перверсию, применим в равной степени и к мужчинам, и к женщинам.

После необходимого вступительного пояснения понятий «перверсия», «перверсные отношения»» и «перверсный центр» обратимся к фильму и  его интерпретации.

В фильме мы видим  дегуманизированную бесполую фигуру главного персонажа – инопланетянина, а также фигуру его «начальника-смотрителя» в образе мотоциклиста –  преувеличенной имитации мужественности. Т.е. другими словами мы можем эти фигуры рассматривать как образы абсолютной перверсности, скорее неодушевленные, чем живые. Размышляя таким образом, я базируюсь на понимании живого как способности обращения с объектом как с живым центром собственной инициативы. Далее инопланетянин принимает облик соблазнительной фаллической женщины,  скорее имитирующей женскую сексуальность. Несмотря на такую трансформацию, мы видим разницу между Неживым и Живым – Неживое не может умереть: по щеке мертвой девушки течет слезинка, по ее телу бежит муравей, как загадка Живого, как отправная точка на пути инопланетного существа.

Далее по сюжету соблазнительное инопланетное существо заманивает мужчин, настаивающих на своем свободном и псевдо-независимом одиночестве, в заброшенный дом, где мужские тела становятся полностью опустошенными, а затем переплавляются в нечто. Мы можем наблюдать этот момент соблазнения в имитацию любви, погружение в мир доступности любви без ограничений, без сепарации, без необходимости видеть женщину как носителя собственной инициативы и желаний. В то же самое время, мы видим и обратную сторону этой неуязвимой перверсной позиции для соблазненных мужчин – они выпотрошены. Мы видим страх быть опустошенными, захваченными, уничтоженными материнским объектом, т.е. те тревоги, от которых и защищает перверсия, от которых убегает наша психика. 

Образы фильма многоуровневые, и с одной стороны мы можем видеть здесь первертный бесполый мир, с другой стороны мужские тревоги, уже предполагающие разницу полов.

Фильм дает нам почувствовать, что значит быть мужчиной рядом с женщиной, чего он может бояться, какие архаичные страхи могут скрываться за избеганием эмоциональной и сексуальной близости, почему мужчина может бояться иметь дело с живой активной женщиной. Желают ли женщины обладать пенисом и не быть кастрированными, как говорит Фрейд, или же они желают его лишь с целью наслаждения? Какой бы ответ ни был предпочтителен, он в любом случае заставляет мужчин фантазировать и бояться. Эту темноту важно чем-то наполнить, репрезентировать страх, важнее избежать незнания, что именно пугает в темноте. Мужчины, заходящие в дом, оказываются внутри мужского страха быть кастрированным и поглощенным разрушающей вагиной. 

По другую сторону к мужской кастрационной тревоге Ж.Курню добавляет желанную фантазию о возвращении в материнскую утробу, а также неосуществимое желание  быть женщиной, матерью, отдающей, беременной, рожающей, пассивной, в которую проникают, предлагающейся, униженной. По версии Курню мужчина хочет быть овладеваемым, чтобы не владеть собой, дезорганизованным и растворенным как женщина в мужской фантазии о женском наслаждении – в бесконечном оргазме, полностью  в непрекращающемся наслаждении, то есть в тотальном сладострастии, безграничном и бесконечном.

Эта часть фильма может отражать  кастрационные, а также психотические тревоги аннигиляции как мужчин, но так же и женщин, отражать страх, характерный для обоих полов, страх всемогущей поглощающей матери и неназываемый ужас утраты этой матери. Черная фаллическая мать, иллюстрирует все то, чего так боятся истерики обоих полов, отвергающие Женское, такая мать кажется поглощающей, всемогущей, фаллической и пожирающей своих детей.

То, что инопланетное существо принимает образ женщины и в женском теле проходит  путь познания человеческого, отражает не только линию женского развития, но и линию развития зрелой генитальности  в целом. Зрелая женственность и мужественность не существуют в отрыве друг от друга, зрелость предполагает два пола. Поэтому хотя героиня уже в женском обличии, но для меня она подразумевает еще только путь дифференциации полов, с обнаружением и познанием Женского. По сюжету нечеловеческое существо наблюдает за чувствами людей, которые движут их действиями. Существо оказывается свидетелем того, как женщина бросается в осеннее море за тонущей собакой, жену бросается спасать муж, на берегу остается младенец. Видя, происходящее, им на помощь бросается одинокий путешественник, которого существо пыталось соблазнить. Можно предположить, что убивая мужчину, пытавшегося спасти супружескую пару, существо пытается остановить какой-то процесс, происходящий у  него внутри, пытаясь пустить все по обычному сценарию, избегая уязвимости и беспомощности живого, о которых не дает забыть плач младенца на пустынном берегу.

В  инопланетном существе с каждым мгновением все больше просыпается живая часть. Постепенно охота на мужчин все чаще перемежается с событиями, открывающими жизнь людей.  «Оно» встречает толпу разодетых женщин идущих на дискотеку, и они принимают создание за одну из них – обращаются к нему, обнимают и  затаскивают вместе с собой в клуб, что может напоминать о человеческом контакте, о принадлежности к подростковой группе, для которой вакханалия и оргия могут быть представлены дискотеками, концертами и вечеринками, на которых фаллос выступает как фетиш. Существо рассматривает руку и не стирает кровь; слушая по радио программу, в которой рассказывают о происшествии на побережье, существо переводит взгляд за окно и заинтересованно рассматривает идущих по улице молодых женщин.  Происходящие изменения, не остаются не замеченными всевидящим оком мотоциклиста, который осматривает подопечное создание, внимательно вглядываясь в его глаза. Это похоже на экзамен, результатом, которого будет жизнь или смерть, и чтобы выжить, все живое должно быть надежно спрятано от посторонних и себя. Но запущенный процесс уже не остановить,  и, упав на улице, существо обнаруживает вокруг себя людей, пришедших на помощь, теперь на улице, оно видит девушек, юношей, детей, женщин и мужчин среднего и пожилого возраста, и теперь уже оно само чуть не становится жертвой нападения уличных хулиганов.

Переломным моментом на пути трансформации бездушного нечто в «живую женщину» становится встреча с молодым мужчиной, страдающего нейрофиброматозом. Его лицо обезображено до невыносимости взгляда на него, люди ужасаются ему, он стыдится себя. А существо дает ему подлинное нарциссическое восхищение и принятие необходимое каждому человеку (Х.Кохут). Это точка жизненного парадокса в фильме. Потеря собственного лица ужасает каждого, лицо – это телесная опора нашей идентичности, обезображенное лицо другого человека вызывает желание избежать прямого взгляда, избежать всех тех тревог кастрации, разрушенности, фрагментации, дезинтеграции, которые оно может вызвать, от которых может защищать красота. Герой выражает крайнюю степень уязвимости и стыда человека. Кажется, только святой или инопланетное существо может сразу без ужаса принять эту обезображенность, можно сказать потерю лица. Но именно здесь происходит трансформация живого и неживого, принятие его беспомощной природы и горя превращает  человека в Человека, дегуманизированное существо в человека, в женщину. Именно в женщину, т.к., как уже говорилось, человеческий мир начинается с принятие разницы полов, с принятия женской гинетальности, как писала об этом Шассге-Смержель. Теперь уже «живая» девушка жалеет и отпускает этого парня. Но нет ничего окончательного, позже мы видим, что мотоциклист, который олицетворяет перверсную часть, ловит  парня и засовывает его в багажник машины, которую угоняет. Т.е. трансформация в живое не происходит победоносно, и остается перверсная оболочка – мотоциклист, который продолжает толкать к избеганию. Как не парадоксально, это тоже часть психики человека  – желание избежать психического. Мотоциклист остается с нами до конца фильма. Поэтому сцена с парнем, страдающим от нейрофиброматоза, так парадоксальна – только нечеловек может проявить такое быстрое и однозначное принятие уродства или другой ужасающей потери и только человек, не избегающий жизни, может принять его.   Обычному человеку требуется для этого путь, который скорее будет представлен в колебаниях между фрагментированной верой и моральной неясностью вызывающей смятение в постдепрессивной параноидно-шизоидной позиции и, возможно, временами в скатывании к скорее первертным проявлениям, чем гуманным, и следующей депрессивной репарацией (Р.Бриттон).

Возвращаясь к сюжету фильма, логично, что далее после появления живой женственности мы видим проявление мужской сексуальности, не брутальной, способной к заботе, чувствам, сочувствию, к любви. Но далее от этого, казалось бы, близкого happy end сюжет  поворачивается к тревогам, связанным с обнаружением внутренней вагины, к обнаружению женской неочевидной снаружи сути, к переживанию женщины ее собственного тела, к уникальным женским генитальным тревогам доступа, диффузности и пенетрации (Д.Бернштейн, 1990). Герои бродят по неизвестным пространствам, лесам, и тревоги проявляются и нарастают постепенно.

Мы можем посмотреть на эту сюжетную линию поначалу как на еще одну форму ответа на дифференциацию полов, как и перверсия, но более невротичную – истерию. Последующее движение сюжета я бы назвала скатыванием в уже перверсивную садо-мазохистичную позицию. При перверсии расщепление более радикальное, при истерии делается шаг чуть дальше в инвестирование объектов. У истерика существует часть Я, которая сумела инвестировать родителей достаточно позитивным образом и  шагнуть одной ногой в генитальный Эдип.  Именно в этой точке фильм начинает представать для меня в виде синусоиды, с подъемами к генитальности с двух склонов – условно с мужскими и женскими тревогами.

Героиня устремляется вглубь леса, встречает на своем пути лесоруба. Можно это понять как встречу с не интегрированным  властным садистически-анальным компонентом сексуальности и со специфическим женским чувством вины за претворение его в жизнь (Ж.Шассге-Смержель), что при истерической динамике погружает в идеализированную сексуальность, где реальный секс это грязное дело, а мужчина властелин и насильник.

Женщины в своем развитии в период смены объекта любви специфически по-женски могут бояться быть поглощающе-разрушительной, жертвуя своей индивидуацией, своим чувством овладевания действительностью и мужчиной во взрослых сексуальных отношениях. Идеализация отца может привести к торможению сексуальных влечений, которые лишаются агрессивности, необходимой женщинам, равно как и мужчинам при коитусе. Включение садистически-анального компонента служит показателем генитальной зрелости, необходимой для реализации основного женского желания инкорпорировать отцовский пенис, желания удержать его, чтобы быть им оплодотворенной. Адекватное использование пениса может служить для бессознательного признаком его фекализации и, в конечном счете, означает обладание анальным пенисом, что пугает тенью всемогущей поглощающей анальной матери. Такое избегание компонента господство-садизм-анальность приводит, в том числе к вине за достижения, за возможность превзойти родителей интеллектуально и к самокастрации собственных интеллектуальных возможностей путем торможения собственной мысли.

Неудача в первом опыте и недостаточность второго объекта, благоприятствующая проекции хороших черт объекта – почти неотъемлема от женской судьбы. Отношение матери к дочери изначально несет некий недостаток, нормально ему присущий, связанный с сексуальной идентичностью матери. Девочка, раненная всемогуществом матери, может, даже более серьезно, чем мальчик, поскольку мать не инвестирует ее так, как мальчика, – не в состоянии освободиться от материнского всемогущества, не имея ничего, что можно противопоставить матери, чем бы та уже не обладала. Зависть к пенису и идеализация мужчины тогда можно понять скорее как мятеж против всемогущей матери, нарциссически ранящей дочь. Такой мир будет делиться на тех кто, обладает пенисом и лишен его, на могущественных и слабых, а не на мужчин и женщин, обладающих полом.

Отказ от удовлетворения желаний в таком случае приобретает форму женского эротического мазохизма, т.е. женского запроса, адресованного мужчине – запроса злоупотребления властью господина, который вырывает наслаждение. Но истерик не может подчиниться человеку, который ощущается и насильником-соблазнителем, и кастратором сразу. Мазохизм проявляется через фантазмы о страдающей сексуальной женской жизни, через фантазм о женском как приравненному к быть кастрированной или быть ребенком, с которым дурно обходились, принуждали к подчинению, и через фантазмы о  фекализированном женском  – быть оскверненной, опороченной, униженной.

Через моральный мазохизм истерические женщины поддаются ненависти к женственности, выставляют женское, продолжая его отвергать. Обходятся дурно с самими собой и заставляют других дурно к ним относиться. В таком случае женщина предлагает себя и одновременно отказывается от пенитрации, хочет, чтобы взяли силой. А мужчина, охваченный страхом женского, замыкается, сосредотачивается на позициях научного, морального и религиозного порядков.

Отказ от женского  – это отказ от того, что в дифференциации полов оказывается самым чуждым и самым трудным для помещения в рамки анальной или фаллической логики – это отказ от женского полового органа, невидимого носителя опасных фантазмов.

Как и в случае, когда речь шла о первой части фильма  и о страхе аннигиляции, так и здесь, на мой взгляд, присутствует другой слой смыслов. Символика может отражать как мужские тревоги, связанные с истерическим рисунком, (т.к. по мнению Ж. Шафер истерия не подразделяется на мужскую и женскую), так и мужскую тревогу пенитрации, которая будет характерна для мужчин, сделавших шаг в сторону приобретения мужской идентичности, в сторону идентификации с отцом, принятия от него мужественности. Страх крепких разбойников в лесу типичный образ, который часто появляется в ассоциациях и сновидениях  пациентов в анализе при проработке негативного Эдипа, как необходимой предшествующей стадии развития перед стадией позитивного Эдипова комплекса. Для приобретения генитальной мужественности необходима идентификация с отцовским генитальным пенисом, что может переживаться как пенитрация.

И так, героиня, обнаружив свою женственность, убегает от собственной активности, оказываясь в мазохистической позиции. Истерик сверхинвестирует именно фаллическую защиту Я, чтобы защититься от испытания на дифференциацию полов, пронизанную ненавистью к первосцене. Но как пишет Мельцер: «Фаллос как фетиш еще далек от фетишизма и неудачи в симвообразовании».

Дальнейшее в развитии сюжета фильма уже можно понимать как именно переход к перверсивной садо-мазохистической позиции. Мы подошли к финальным сценам. Лесоруб преследует девушку, настигает, и, повреждая ее тело, обнаруживает, что это не женщина, а нечто,  круг замыкается – мы вернулись к страху перед ужасной анальной всемогущей матерью, или к садо-мазохистичному состоянию перверсии.

Но как я уже говорила, образы фильма многозначны, для меня структура фильма похожа на переливающуюся голограмму смыслов. Ранее я сравнивала структуру фильма с  синусоидой и со спадом с ее вершины, но  дальнейшую сцену, когда черная часть встречается с глазами девушки, в теле которой она находилась, мною видится как параллельная линия развития сюжета, и здесь как раз ярко видно, что фильм невозможно уложить в одно стройное уравнение. Эта сцена понимается мною как некоторая интеграция садистически-анального компонента, принятие человеческой уязвимости и желания избежать ее, что влияет на восприятие окончания фильма.

Лесоруб в ужасе сжигает черноту, пытаясь избавиться от всего пугающего. Но мотоциклист остается, наблюдает окрестности – перверсная часть настороже – человек будет продолжать попытки освобождаться от своего состояния уязвимости, беспомощности, стыда, зависимости, несостоятельности, одиночества. У Мишеля Уэльбека есть слова о том, что «безусловная любовь есть предпосылка возможности быть счастливым – об этом знали уже человеческие существа, по крайней мере, самые продвинутые из них. До сих пор, несмотря на полное понимание проблемы, мы ни на шаг не приблизились к ее решению».

В конце фильма мы остаемся с неизбежным разочарованием депрессивной позиции – жизнь найдена, но до конца нам не очиститься, не избежать деструкции, борьбы за живое, за поиск истинного Я. Мы вынуждены оставить миф о совершенном «фрейдовском» человеке и о постамбивалентном генитальном характере. С разочарованной душой человек снова выходит в «слепой, соленый, темный океан».

Таким образом, сюжет фильма выглядит как подъём от первертности к вершине, где вершина – это различия и любовь,  вершина к которой мы поднимаемся, скатываемся и поднимаемся опять. Этот труд длиною в жизнь,  возможно, и означает жить в шкуре человека.

Литература:

  • Бернштейн, Д.  Женские генитальные тревоги, конфликты и типичные способы преодоления. International Journal of psychoanalysis. – 1990.
  • Бержере, Ж. Психоаналитическая патопсихология. – М., 2001.
  • Бриттон, Р. (2003)  До и после депрессивной позиции, Ps(n)D(n)Ps(n+1)-).  (Britton, R. Belief and Imagination. Exploration in Psychoanalysis (Hove and New York: Brunner-Routledge, 2003)  – Журнал практической психологии, 2006, №3.  http://psyjournal.ru/psyjournal/articles/detail.php?ID=2656
  • Джозеф, Б. (1997)  Где нет видения» от сексуализации к сексуальности. – Сб. Психоаналитические концепции психосексуальности. – М., 2010.
  • Кернберг, О.Ф. (1995)  Отношения любви: норма и патология. — М.: Независимая фирма “Класс”, 2000.
  • Курню, Ж.  Бедный мужчина, или почему мужчины боятся женщин.  – Сб. Французская психоаналитическая школа. – Питер, 2005
  • Loewald, H.W. M.D. The Waning of the Oedipus Complex // Journal of the American Psychoanalytic Association. – 1979. – 27. – P. 751-775
  • МакДугалл, Д.  Речь в защиту некоторой анормальности.  – Сб. Французская психоаналитическая школа.  – Питер, 2005
  • МакДугалл, Д. (1972) Первосцена и сексуальные перверсии – Сб. Психоаналитические концепции психосексуальности. – М., 2010.
  • МакДугалл, Д.  Тысячеликий Эрос.  – М. , 1995.
  • Мельтцер, Д. (1966)  Связь анальной мастурбации с проективной идентификацией. –  Сб. Психоаналитические концепции психосексуальности. – М., 2010.
  • Ницшке, Б. Значение сексуальности в трудах Зигмунда Фрейда.  – Энциклопедия глубинной психологии, Т.1. – М., 1998.
  • Ракамье, П.-К. (1992) О нарциссической перверсии. – Международный психоаналитический ежегодник. – М., 2015
  • Ризенберг-Малкольм, Р. «Зеркало: перверсивная сексуальная фантазия у женщины, рассматриваемая как защита от психотического срыва».
  • Тач, Р. (2010) Убийство психики: тираническая власть и другие точки на спектре перверсий. –  Международный психоаналитический ежегодник. – М., 2013.
  • Уэльбек М. (2005) «Возможность острова» – М., 2006
  • Фаулз, Дж. (1969) Любовница французского лейтинанта. – М. “Азбука-классика”, 2004.
  • Фрейд, З. (1905) Три очерка по теории сексуальности. –  Собр. соч.,  Т.5, Сексуальная жизнь. – М: ООО «Фирма СТД», 2006.
  • Фрейд, З.(1931)  О женской сексуальности. Собр. соч., Т.5, Сексуальная жизнь. – М.: ООО «Фирма СТД», 2006.
  • Фрейд, З. (1915) Влечения и их судьбы. Собр. соч, Т.3, Психология бессознательного – М., ООО «Фирма СТД», 2006.
  • Фрейд, З. (1910)  Об особом типе выбора объекта у мужчины. – Собр. соч., Т.5, Сексуальная жизнь. – М.: ООО «Фирма СТД», 2006.
  • Фрейд, З. (1912)  О самом обычном уничижении любовной жизни. – Собр. соч., Т.5, Сексуальная жизнь. – М.: ООО «Фирма СТД», 2006.
  • Фрейд З. (1918)  Табу девственности. – Собр. соч., Т.5, Сексуальная жизнь. – М.: ООО «Фирма СТД», 2006.
  • Фрейд З. (1923)  Инфантильная генитальная организация. – Собр. соч., Т.5, Сексуальная жизнь. – М.: ООО «Фирма СТД», 2006.
  • Фрейд З. (1924)  Гибель Эдипова комплекса. – Собр. соч., Т.5, Сексуальная жизнь. – М.: ООО «Фирма СТД», 2006.
  • Фрейд, З. (1925)  Некоторые психические последствия анатомического различия полов. – Собр. соч., Т.5, Сексуальная жизнь. – М.: ООО «Фирма СТД», 2006.
  • Фрейд, З. (1919) «Ребенка бьют» (К вопросу о происхождении сексуальных перверсий). – Собр. соч. Т.7,  Навязчивость, паранойя и перверсия. – М.: ООО «Фирма СТД», 2006.
  • Шассге-Смержель, Ж.   Перверсии и Вселенный закон.  Глава из книги Creativity and perversion –  1st American ed. New York: W.W. Norton, 1984. Ix, 172 p.; 22cm.
  • Шассге-Смержель, Ж.  Женское чувство вины. О некоторых специфических характеристиках женского Эдипова комплекса. – Сб.Французская психоаналитическая школа. – Питер, 2005
  • Шассге-Смержель, Ж.  (1981) Утрата реальности при перверсиях со ссылкой на фетишизм. – Сб. Психоаналитические концепции психосексуальности. – М., 2010.
  • Шассге-Смержель, Ж. Новое женоненавистничество. – Уроки французского психоанализа. – М.: Когито-Центр, 2007.
  • Шафер, Ж.  Истерия: кризис либидо в связи с дифференциацией полов. – Уроки французского психоанализа. – М.: Когито-Центр, 2007.
  • Стайнер, Дж.  Психотическая организация личности.    International Journal of Psycho-Analysis, 1991.
  • Стайнер., Дж. (1993)  Психические убежища. Патологические организации у психотических, невротических и пограничных пациентов. – М.: Когито-Центр, 2010