В интересной и актуальной статье «В поисках хорошего объекта Г.Гусева, связывает эстетическое чувство с представлением о хорошем объекте. Ценность обладания хорошим объектом, удержания его, являются основными условиями 13 летней работы с трудной пациенткой, случай которой представлен автором. Автор опирается на идеи Д. Мельтцера, У. Биона , Р. Мани-Керл, Р. Бриттона. “В своих размышлениях об эстетическом конфликте Д.Мельцер пишет, что для новорожденного мать, ее глаза, голос и особенно грудь неописуемо прекрасны, ее тело и ее внутренний мир являются источником счастья, но так же и страдания, когда она исчезает.” Автор продолжает:- ”Вероятно, то что Мельцер описывает как моменты удовлетворения и эстетического чувства красоты матери, можно сопоставить с понятием хорошего объекта М. Кляйн. Хороший объект – это частичный объект, который в бессознательной фантазии означает ощущение удовлетворения потребности. На ранних стадиях он воспринимается как единственный в каждый момент времени и обладает особой значимостью, поскольку его надежная интроекция создает основу стабильности Эго. Встреча с хорошим объектом – это встреча с полным эмпатии и принимающим другим. Она закладывает основы для способности терпеть уязвимость, потому что беспомощность ассоциируется с защищающим другим.” Представления автора о ценности эстетического чувства отражены, как в форме статьи, так и в содержании двух ее частей. Первая из них – это психоаналитические зарисовки на тему “Божественной комедии” Данте, вторая – случай молодой, трудной пациентки. Отношения переноса — контрпереноса – основной фокус работы аналитика и пациентки, представленный в статье. Через эту призму, а также в исторической перспективе развития детско-родительских отношений пациентки, рассматриваются такие факторы, как роль депрессии матери в формирование Эго-деструктивного, завистливого Супер-эго; несоответствующая забота матери и преобладание патологической проективной идентификации; трудности сепарации, когда потеря объекта катастрофична и работа горя невозможна; исключительная важность опоры на хороший объект в психоаналитической работе. В статье показана динамика отношений в аналитической паре при переходе на кушетку. Переживания пациентки в это время отразились в двух снах, анализ которых раскрывает глубину и масштаб реакции тела и психики на это кардинальное изменение в сеттинге. Рассматривается важная, требующая освещения тема активации защитных механизмов аналитика и последствия этого для анализа, при взаимодействии с сильным психическим страданием. В содержательном содокладе М.А.Немировской «Психоанализ как хороший объект» к докладу Г.Гусевой «В поисках хорошего объекта», автор развивает две основные темы. Одна из них — комментарии к случаю пациентки, другая — сохранение психоанализа, как хорошего объекта для психоаналитической пары. Психоаналитические отношения воспринимаются пациенткой как причиняющие невыносимую боль, сводящие с ума, бесконечно увеличивающие чувство вины и внутреннего хаоса. Временами психоанализ кажется пациентке опасным, ведущим либо к садо-мазохистическим отношениям, либо к маниакальной репарации. Садо-мазохистическая динамика дает определенную удовлетворяющую устойчавость отношениям, так как прочно замыкает отношения пары друг на друга, не допуская изменений, сепарации и развития. Пациентка была «замещающим объектом» для своей матери. Это изначально задает трудность идентификации, а также построение псевдо-отношений с миром. Дилемма: правда или фальсифицированный мир, в начале анализа, длившегося 13 лет, не встает перед пациенткой. Знакомство с собой, со свей психической реальностью представляется катастрофическим. Эта динамика изменяется во время аналитической работы, во многом, благодаря поиску и сохранению хорошего объекта, опоре на него внутри пациентки, вопреки атакам Супер Эго. На пути этого трудного процесса, по мнению автора, существует ряд препятствий, одним из которых и, возможно, главным является возникающая возможность «всеобъемлющего (всепроникающего) разочарования» в психоанализе, причиняющем долговременные страдания пациентке и аналитику. (Каталина Бронстейн «Разочарование аналитика: повседневная борьба», Bronstein, 2015). Автор пищет: – «Если способность аналитика выдерживать себя «в роли» плохого сильно ограничена, есть риск, что под давлением проективной идентификации пациента, он может начать чувствовать, что быть «плохим» его вынуждает психоанализ.»(М….Немировская) Автор, также, подробно анализирует статью Натана Крэйвиса «Ненависть аналитика к психоанализу» (Kravis, 2013). «Крэйвис не скупится перечислить те факты, которые заставляют нас, аналитиков, ненавидеть психоанализ: «Большая часть аналитической работы подразумевает глубокое погружение в болезненные аффекты, толерантность к неопределенности и незнанию, а в некоторых случаях, попытки поддерживать контакт с людьми отрешенными и недоступными.»» В статье, также, рассматривается вопрос, что значит для личности стремление к правде и влечение к познанию мира. иллюстрациями к этой и другим темам, служат «Божественная комедия» Данте и история жизни и служения Франциска Ассизского. В важной для психоаналитической работы и в целом, для понимания психических процессов, статье «Метапсихология и феноменология зависти» В.А.Зимин подробно рассматривает проблему зависти в психоаналитической теории и практике. Начиная с М. Кляйн, разработавшей концепцию зависти, ряд ведущих психоаналитиков кляйнианской школы У. Бион, Г. Розенфельд, И. Содрэ, Р. Бриттон, Э. Спиллиус, Г. Этчегоен предложили новые идеи о феномене зависти. В статье выделяются и анализируются следующие теоретические взгляды авторов: содержание концепции зависти, феноменология зависти, техника работы с завистью. Автор прослеживает связь некоторых концепций. Выделяются такие ключевые моменты концепции зависти, как зависть и негативная терапевтическая реакция, зависть и нарциссизм, зависть и инстинкт смерти, зависть и фрустрация, защиты от зависти. Рассматриваются трудности работы с завистью – дифференциация зависти, ревности, жадности, фрустрации; вопрос о целесообразности или нецелесообразности интерпретации зависти; влияние зависти на отношения в переносе- контрпереносе и др. Если говорить о концепции зависти, можно привести такие слова автора: – «По сути, Фрейд говорит об архаическом Супер-Эго – «чистой культурой инстинкта смерти», которую позднее описала М. Кляйн в её концепции зависти, а Бион обозначил как –К связь. В табу мертвецов, Кляйн смогла распознать одну из самых ранних и глубоких форм человеческого страдания: идентификацию завистливого младенца с истерзанной грудью (некоторого негатива иконы Мадонны с младенцам).» Феноменология зависти, в описании разных авторов, дает объемную и развернутую картину феномена зависти. Феноменология тесно связывается с концепцией зависти. Можно, например, привести изложение идей Э. Спиллиус, цитируемых автором, «так называемую модель дающего-получающего…». «Предположим, Дающий может давать добровольно и с любовью, и позволять получающему даровать взамен удовольствие.«Способность получающего к принятию давания — это возвратный дар дающему, который начал этот процесс. Благо («хорошесть») в другом становится выносимым, даже приятным. Получающий интроецирует и идентифицируется с объектом, который наслаждается даванием и получением, и может развиться внутреннее основание для восхищения, так что становится возможным подражание, воспроизводство благородного дающего. Предположим, наоборот, что дающий получает мало удовольствия от давания или фактически враждебен или непоследователен по отношению к получающему, или же он осознанно или неосознанно чувствует, что получающий выдвигает непомерные требования или несправедливо истощает его ресурсы; либо предположим, что дающий дает охотно и с удовольствием, но лишь для того, чтобы продемонстрировать свое превосходство над получающим; или, более того, предположим, что он дает неохотно и против желания, поскольку пытается скрыть свое ощущение, что дает нечто плохое; и еще предположим, что отсутствие истинного удовольствия и великодушия у дающего правильно воспринимается получающим. В каждом из этих примеров зависть, скорее всего, усилится. Так что, несколько парадоксально, зависть, скорее всего, будет больше, когда ощущается, что дающий объект дает мало или скверно. Подлинное подражание становится чрезвычайно затруднительным, и скорее всего, будет включать в себя расщепление, проекцию и овладение способностью дающего». (Spillius 2007, р. 159) В статье автор дает описание случая пациента, в котором прослеживается влияние ранней травмы на возникновение зависти и формирование защиты от нее. Рассматривается феномен жертвоприношения, как одна из форм защиты от зависти. Автор пишет:- «Главная функция любого жертвоприношения – это восстановление связи с утраченным объектом (трансцендентальный субъект). В самой упрощенной схеме можно выделить различные типы этой связи на основе мотива жертвоприношения: 1)жертвоприношение из-за страха перед завистью, 2)жертвоприношение, искупающее чувство вины и 3)жертвоприношение, выражающее любовь и благодарность.» Случай пациента включает в себя подробный анализ двух его снов. В многогранной статье М.А.Исаева ««Когда б вы знали из какого сора растут стихи…» (фантазирование как творческий процесс и как искажение реальности)» исследуются феномены фантазии и творчества, рассматриваются идеи З. Фрейда, М.Кляйн, С. Айзекс, Р.Бриттона и др., о природе фантазии, описывается случай аналитической работы с пациенткой. Пациентка, молодая женщина, желающая иметь детей, сталкиается со стахом зачатия, вынашивания, рождения ребенка. Внутренняя неинтегрированность, связанная со страхом катастрофы (собственным психологическим рождением, отделением, признанием у себя зависти, вины, агрессии), влечет за собой чувство беспомощности, потерянности и одиночества. Также как и отрицание собственной жизни в потоке времени. Автор приглашает увидеть творческий процесс символизации, (в частности триадных отношений, запутанных и неясных пациентке), как его понимали психоаналитики и описывали великие поэты. Автор цитирует Сьюзен Айзекс: «Фантазия прежде всего – это ментальное следствие, психическая репрезентация инстинкта. Нет такого импульса, такого инстинктивного побуждения или ответа, который не переживался бы как бессознательная фантазия» (Айзекс, 1948). Рассматривая психоаналитический процесс, как творческое развитие, М….Исаев пишет: – “Он (Р.Бриттон) предлагает модель «другой комнаты» как пространства воображения. И указывает, что стабильное пространство для мышления обеспечивается интернализацией триангулярного пространства, образованного взаимосвязями трех членов эдипальной ситуации, поскольку оно включает в себя возможность быть участником отношений и наблюдать за ними со стороны, а также быть наблюдателем за отношениями между двумя другими людьми.” Автор представляет анализ сложного случая пациентки, в том числе, через создание “другой комнаты”, в которой творчески рождаются из хаоса и “сора” новые измерения пространства воображения и символизации, позволяющие преодолевать мертвую зыбь безвременья, оставшуюся не излеченной от нарушения в триаде родители — ребенок. Интересно, что пациентке пришлость расстаться с пердыдущим терапевтом женщиной из-за беременности терапевта, что вызвало ярость и негодование и определило последующий выбор терапевта мужчины. Этот знаменательный факт может, в частности, манифестировать фантазию о бесплодности, отсутствии творческой способности у мужчин и, в то же время, признание необходимости мужского и женского в творческом зачатии. Творческая работа аналитической пары в направлении осознания фантазий, например, создающих “психическое убежище”, тормозящих развитие во времени, приводят к позитивным изменениям в психике и жизни пациентки. Думая о неуловимости творческого гения, будет уместно процитировать отрывок из письма М. Мусоргского к своему другу В.В. Стасову, в котором композитор описывает момент сочинения «Картинок с выставки». “Звуки и мысли в воздухе повисли, глотаю и объедаюсь, едва успеваю царапать на бумаге.” (Предисловие П.А. Лама, к «Картинкам с выставки.», Музгиз. 1947г.) Интересная, актуальная, полемическая статья К.П.Корбут «Моральное превосходство: отличие морального от моралистического» выросла из дискуссии на круглом столе, поводом которой послужила статья Джейн Милтон «Психоанализ и позиция морального превосходства». Автор, опираясь на взгляды таких психоаналитиков, как Мани-Керл, Бриттон, Спиллиус, Арон, Захриссон и др. рассматривает естественную моральность, как сущностный процесс в природе личности. Как процесс, естественная моральность имеет истоки и условия бытования. Автор предлагает подумать о причинах морализаторства. Одной из них является выпадение вопроса об этике психоаналитика из круга необходимых прорабатываемых им вопросов. «Никто из нас не знает, кто мы есть как люди в фундаментальном смысле, и многие становятся психоаналитиками, пытаясь выяснить это. Но мы обнаруживаем себя как личности, онтологически непостижимыми. Как следствие этого факта, у каждого остаются свои собственные идиосинкразические представления об этике, можно сказать у нас столько же специалистов по этике, сколько и аналитиков.» (К.П.Корбут) Морализаторство связано, в основном, с недостаточной изученностью собственного бессознательного аналитиком. «Этический аспект имеет непосредственное отношение к тому, как мы обычно относимся к людям и имеет неизгладимые корни в нашей собственной истории. Это делает этику основой для аналитического взаимодействия с самого начала, этика – это то что аналитик приносит с собой с самого начала, совокупность его бессознательных объектных отношений.» ( К.П.Корбут) Разрешением проблемы морализаторства психоаналитика становится его терпимость к собственным ошибкам, ослабление чрезмерно требовательного Супер Эго, а также его осознанность. «Нарушения удается избежать, когда аналитику удается осознать свою вовлеченность в разыгрывание, отследить как часто повторяется этот вид разыгрывания, на сколько разыгрывание приносит вред пациенту, что может помочь аналитику понять, является ли разыгрывание эксплуатацией. Важна способность аналитика обсуждать ситуации без излишнего обнажающего мазохизма, но со способностью видеть свои отклонения от (этических) принципов, чтобы удерживаться от моралистических споров.» (К.П.Корбут) Автор приводит яркий, впечатляющий пример морализаторства, взятый из статьи Арона (2006). Читатали, которые хотят познакомится со статьей Джейн Милтон могут воспользоваться ссылкой. (Milton Jane Psychanalysis and the moral high ground. Inter J Psychanal 2000 Dec;81 Pt 6:1101-15) В глубокой статье «Оккупация объекта и динамика спутанности в анализе тяжелого пациента в сеттинге офлайн и онлайн» А.Б.Орлов описывает случай восьмилетней работы, показывает динамику структурных изменений в психике пациента. Внимание уделяется динамике переноса — контрпереноса, рассматриваются периоды, как прорыва в работе так и стагнации. Представлен анализ трех снов пациента. Анализируются символические функции объекта, функции конкретного объекта, функции галлюцинаторного объекта. Автор, в работе с пациентом, опирается на идеи М.Кляйн, Дж. Ривьер, П.Хаймон, Г.Розенфельда, У.Биона, Э.О Шонесси, Х. Сигал, ДЖ. Стайнера, Р.Бриттона и др. Слабость символизации, наполненность «плохими объектами», ведет пациента в аналитической работе к нескольким решениям. Первое – захват и насильственное удержание конкретного хорошего объекта, с требованием к нему быть идеальной вселенной для психики пациента. Пациент торопиться слиться с необходимым ему психическим содержанием напитаться, поглотить его, достроить недостающие ему элементы психики за счет другой психики. Психический голод пациента, в случае неутоленности, обрекающий его на психическую смерть, не оставляет никаких других измерений психики в отношении аналитика. Продолжающаяся работа в аналитической паре, позволяет пациенту овладеть фрагментами символических представлений, которые его психика в периоды тревоги, особенно, при перерывах в работе и изменении сеттинга во время ограничений пандемии, может использовать для построения конкретного галлюцинаторного объекта- аналитика. Но это не способствует процессу сепарации, скорее наоборот. Это удлиняет путь к построению символического представления объекта или полностью закрывает доступ к этому процессу. Отдельность, отделенность от объекта, предполагает овладение символическим образом другого, тогда возможны процессы горевания и репарации, что будет знаком пребывание на депрессивной позиции. Короткие промежутки неустойчивого осознания пациентом себя и аналитика разными объектами, были результатом долгой сложной драматической аналитической работы. Автор пишет: – “Фрейд (1917) в «Печали и меланхолии» открыл механизм меланхолии. Невозможность утраты и горевания приводит к навязчивому желанию удерживать объект силой внутри себя и мучить его. Стайнер (2011) уточняет, что речь идет не столько об утрате реального человека, сколько о потере надежды на обладание идеальным объектом. Бриттон (2003) пишет, что обращение к жестокому Супер Эго позволяет считать, что хороший объект не утрачен. Он испортился, но не потерян: остался хорошим, но ведет себя плохо. Нужно оккупировать его и проявить жесткость, для того чтобы заставить силой утраченный и испорченный объект вести себя вновь хорошо. Такой маневр спутанности оправдывает насильственный захват утраченного объекта с целью мучить и выбить из него желаемое удовлетворение.” В искренней и серьезной статье А.Ф.Ускова «Ценность прощения» исследуется возможность прощать и процесс прощения. Способность прощать связывается с депрессивной позицией и стоит в ряду с любовью, благодарностью, щедростью, добротой, милосердием. Неспособность прощать рассматривается, как принадлежность к параноидно-шизоидной позиции, с преобладанием жесткого Супер-Эго, не принимающего несовершенство в себе и других, толкающего к саморазрушению, мщению, обиде, ведущего к одиночеству и возрастанию тревоги. Так как « Прощение … является компромиссным образованием инстинкта жизни и инстинкта смерти с преобладанием инстинкта жизни», то по мнению автора, даже в случае разрушительной жизненной катастрофы есть возможность связываться с позитивным опытом и вставать на сторону жизни. В статье освещаются позиции М. Кляй, Р. Мани-Керл, Д. Стречи, Р. Бриттена, Салмана Ахтара, Шахризада Сиасси, М Фельдмана, Э. Бренмана и др., позволяющие раскрыть точку зрения автора. Приведем неполный перечень подзаголовков статьи: Травма и прощение Совесть и прощение Прощение и Супер-Эго, разрушительное для Эго Культура обиды и культура прощения Прощение самого себя Прощение – роль аналитика Две притчи о прощении Прощение и мазохизм жизни. Одной из главных тем в статье является тема отношений переноса – контрпереноса и способности аналитика прощать себя и других. Несколько виньеток из анализа пациентов иллюстрируют идеи автора. В статье В.А.Зимина «Прощение и его отношение к бессознательному. Содоклад к докладу Александра Ускова «Ценность прощения»» автор предлагает структурированный теоретический взгляд на процесс прощения. Рассматриваются такие важные вопросы как: соотношение бессознательного и прощения; принадлежность прощения, как Эго- Идеалу, так и к работе Эго; влияние Супер-Эго на процесс прощения; взаимосвязь и различие процессов репарации и прощения; разделение в Эго утраченного и разрушенного объектов; место прощения в работе горя; роль матери в способности Эго к прощению; необходимость в сублимации и глубокой осознанной проработке всей палитры сопутствующих прощению чувств для выхода из тупика пребывания в состоянии мести, обиды, «маниакальной репарации» к «истинной репарации» поврежденного объекта, или прощания с утраченным объектом. Репарация, тесно связанная с прощением, рассматривается как – «…бессознательный процесс, направленный на восстановление внутренних объектов, который может привести с сознательному переживанию того, что можно назвать прощением…». (Г.Смит) Автор рассматривает патологические сценарии невозможности прощения. «Например, в некоторых случаях синдрома патологической влюбленности, депрессии и мазохизма, мы наблюдаем ситуацию, в которой человек не может признать факта утраты. Однако, отрицание утраты запускает в действие репаративные механизмы, вовлекая вновь и вновь в цикл крайне патологических отношений. Человек может на годы и десятилетия застрять в бесконечном цикле отвержения, обиды, мести, вины, надежде на исправление и изменение ситуации, примирении и псевдопрощении. В этих случаях люди все время прощают себя и своих обидчиков. Можно сказать, что в этих случаях репарация препятствует гореванию и используется как маниакальная защита.» Также рассматривается благоприятный исход, возможный при «истинной репарации». Автор цитирует Г.Рея – «Повторяющиеся попытки репарации моих пациентов привели меня к заключению, что прощение — ключевое понятие, ибо нельзя ожидать, что человек, который не простил, почувствует себя прощенным. Отсутствие прощения означает, что желание мести объекту остается активным, и поэтому человек испытывает чувство, что объект все еще ищет мести и не простил его. Только когда Супер-Эго становится менее жестоким, меньше требует совершенства, Эго способно принимать внутренний объект, не восстановленный совершенно, может идти на компромисс, прощать и быть прощенным, и переживать надежду и благодарность. Появляются первые следы прощения вместо мести, надежды вместо отчаяния, благодарности вместо зависти». В статье интересена библиография, перечень авторов, статьи которых посвящены темам репарации и прощения.